Не всем совершенные формы даны природой, у неё до каждого как бы «руки не доходят». Не родись красивой, а родись счастливой — это, конечно, правда, это правильно — каждому своё: можно успешно прожить и с оттопыренным ухом, некоторым так оригинально даже больше нравится. Однако хочется все-таки приблизиться к эталону, и если есть возможность «ушко слегка подправить», а горбинку на носу слегка сгладить, то почему бы не воспользоваться ею — не для окружающих, самого потом — после операции — от зеркала не отгонишь.
Активные и смелые нашли дорогу в отделение пластической хирургии — единственное в области, действующее в Брянской городской больнице №2 — и подкорректировали свои не совсем совершенные формы, но в подавляющем числе случаев люди не отваживаются вмешиваться в промысел божий: «Какой родилась, такой и буду…»
Всем ли в обязательном порядке надо работать над ошибками природы? На этот и другие вопросы в нашей беседе отвечает главный пластический хирург департамента здравоохранения Брянской области, заведующий хирургическим отделением поликлиники второй городской больницы Брянска Анатолий КАРАМЫШЕВ.
— Анатолий Викторович, на слуху свежая новость — появился приказ Минздрава, в котором много внимания уделено как раз вашему направлению в медицине — пластической хирургии. Что там нового и интересного?
— Да, есть такой приказ — от 31 мая этого года за номером 298, который утвердил новый порядок оказания медицинской помощи по профилю пластической хирургии. Этот приказ можно назвать революционным — настолько ужесточены теперь требования к пластической хирургии.
— С чем это связано?
— Пластическая хирургия — дело коммерческое: всё, что приносит хорошую прибыль, везде развивается быстро. Но у нас она развивалась не только быстро, но еще и с некоторыми извращениями.
— Никак не можем избавиться от привычки к «перекосам и перегибам» — «кошмарим бизнес»? Или наоборот — безнаказанность породила безответственность?
— Скорее, второе. Некоторые операции на начальном этапе развития пластической хирургии делались чуть ли не в подворотнях. И делать их бросились все, кому не лень — и те, кто умел, и те, кто не умел, и те, кто думал, что он умеет. Быстрая прибыль влекла и некомпетентных «специалистов». Вот новый приказ Минздрава поставил на пути у них барьер. Незаконные действия теперь вне закона. Сейчас, чтобы сделать пластическую операцию, нужно соответствовать всем требованиям и лечебному учреждению, и тем, кто непосредственно участвует в проведении таких операций. И еще один очень важный нюанс: пластические операции теперь можно делать только в условиях круглосуточного стационара.
— А в амбулаторных условиях?
— Даже укол нельзя теперь сделать. Разрешаются, правда, перевязки и можно проводить диагностику.
— Все салоны красоты уйдут в подполье?
— Не надо путать пластическую хирургию с косметологией. Это две совершенно разные науки. Косметологи вырастают, в основном, из докторов-дерматологов, а пластические хирурги — это люди, прошедшие большую хирургическую практику в учреждениях здравоохранения.
— К стационарам в связи с этим приказом появились особые требования?
— Да. И очень конкретные. По новому приказу, например, во время проведения пластической операции любой степени сложности и вида обезболивания в операционной должен присутствовать врач-анестезиолог.
— Как в нормальной больничной операционной?
— Нет. В нормальной операционной, если операция проводится под местной анестезией, хирург делает её сам. А у нас в связи с этим требованием теперь в любом случае должен быть анестезиолог.
— Не еще ли один «перегиб»?
— Это связано с тем, что появились случаи анафилактических реакций на обезболивающие средства. В частности, на лидокаин. В таких случаях оперирующий врач не полностью может оказать такую же помощь, как анестезиолог. Необходимо минимизировать возможные осложнения в случае анафилактического шока. Это другой вид помощи — искусственное дыхание, аппаратное дыхание… — врач-анестезиолог — специалист в этой области медицины.
Но мое мнение — эта мера, всё-таки, избыточная. Не все анафилактические шоки излечиваются. Приведу для наглядности такой пример. Ежегодно в мире несколько сотен человек погибают от падения космических объектов. Есть статистика. Как снизить опасность? Есть идея: каждый человек должен постоянно носить над собой титановый зонтик. Но даже при этом всех все равно не спасёшь: космический объект может прилететь и сбоку, а иногда он может раздавить человека вместе с зонтиком — такие большие экземпляры тоже к нам залетают. Понятно, что смысла в такой защите нет.
— В стоматологии хирурги работают без анестезиолога. И у них случаются анафилактические шоки, но это бывает крайне редко. И что же теперь возле каждого доктора поставить еще одного доктора — анестезиолога?
— Нельзя, конечно, исключить возможность анафилактического шока. Но нельзя в этом винить врачей. Это недостаток мировой науки. Мы еще не познали человека настолько глубоко, чтобы предвидеть все возможные осложнения. Анафилактические шоки и меры профилактики и борьбы с ними на сегодняшний день недостаточно изучены. В моей практике, например, за все годы работы ни разу не было у пациентов реакции на лидокаин. Ни у одного пациента. Но исключить на сто процентов её нельзя.
— Как бы там ни было, а есть приказ…
— Мы его будем выполнять. У нас все условия оказания медицинской помощи соответствуют требованиям. Уже создано и с первого октября начнет работать стационарное отделение пластической хирургии. По новому приказу Минздрава все пластические операции можно делать только в отделениях пластической хирургии. В обычном хирургическом отделении, где для пациентов этого профиля выделены койки, как это было раньше, теперь делать пластические операции нельзя.
— Долго пребывают в отделении ваши пациенты?
— Как правило, сутки. Нигде в медицине такого нет. Больной предварительно обследуется, мы его кладём в отделение и в этот же день делаем операцию. На следующий день — осмотр. Если всё нормально, нет никаких проблем — отпускаем его домой.
— У вас сутки, а в мире?
— А меньше суток уже некуда. Меньше нельзя. Самое дорогое, что есть в хирургии, это хирургическая койка. Операционная — ещё дороже. Поэтому длительное пребывание на хирургической койке — большая роскошь. Мы не можем себе такого позволить: за всё, что делается пластическим хирургом, платит пациент. ОМС ничего не платит. Стараемся минимизировать расходы.
— Кто ваши пациенты?
— Когда я начинал работать в пластической хирургии, ко мне больше ездили из-за границы, наши люди к этому относились вполне сдержанно и настороженно. Но сейчас в наше отделение приезжают уже и из районных центров. Это пациенты, которые имеют какие-то дефекты.
— Ваша задача — поработать над ошибками природы?
— Можно сказать и так.
— Какие носы сейчас в моде?
— Классические. Мне приносят фотографии — в основном, это профессионально выполненные портреты кинозвёзд — и просят сделать такой же нос, как на фото. Хотят быть похожими на них. Сделать идеальную копию, конечно, нельзя, но мы стараемся.
— В основном, к вам приходят женщины?
— Нет, не только. Мужчин тоже много. Например, просят устранить отёки под глазами: «Сделайте что-нибудь, доктор! У меня работа ответственная, а я каждое утро прихожу как будто бы с бодуна…» Мы помогаем, добиваемся хороших результатов. Блефаропластка — распространенная и востребованная операция.
— Очереди большие, много желающих?
— Много. Но, честно признаюсь, я бы пережил и большее нашествие.
— Пластическим хирургом может стать любой практикующий доктор?
— Нет. У нас применяются не те технологии, которые есть в обычной медицине. Мы, во-первых, стараемся делать всё максимально качественно, а, во-вторых, создаём такие условия, в которых пациент чувствует себя максимально комфортно. Три обязательных составляющих: безопасность пациента, качество и комфорт.
— Что у вас «другое»?
— Другая подготовка, другой шовный материал, другие анестетики, другие инструменты — используем только лучшее, что есть в мировой медицине. Меня никто не убедит, что наши импортозамещающие нитки лучше импортных. Мы себе это можем позволить: это заложено в цену, и пациент знает, за что он платит.
— Кому-то отказываете в операции?
— Когда я только начинал, всем, кто ко мне обращался, старался обязательно помочь. Но! Жизненный и профессиональный опыт мне подсказывает, что надо иногда отказывать. Тем пациентам, которые чрезмерно щепетильны по отношению к своей внешности: они, как правило, требуют идеальной формы, которой достигнуть невозможно. Чтобы в дальнейшем отказаться от взаимных претензий друг к другу, я считаю, что лучше просто отказаться от операции. Отказываю и тем, кто не совсем адекватен. Вот сейчас пошла мода увеличивать губы, приходят женщины, просят привести их в соответствие с фотографией какой-нибудь дивы. Я нахожу деликатный повод, чтобы отказать, но не обидеть при этом человека — как правило, мои аргументы убедительны.
— А наоборот — есть такие люди, которым надо бы к вам заглянуть обязательно?
— Мой принцип таков: я для пациентов, а не пациенты для меня. Иногда приходит человек и говорит: «Посмотрите на меня и скажите, что со мной нужно сделать?» Ответ прост: «Я на такой вопрос никогда не отвечаю. Вот если вы попросите помочь решить какую-то конкретную, беспокоящую вас, проблему, на этот вопрос я могу ответить либо положительно, либо отрицательно». Если у человека есть явный дефект, ему можно порекомендовать сделать операцию. Но, конечно, инициатива избавиться от этого дефекта должна исходить от него самого.
— Рубцов после ваших операций, выполненных зарубежными ниточками, конечно, не остаётся.
— Рубцы после любых операций остаются всегда. Сделать операцию без рубцов невозможно. И рубец, полученный однажды, остаётся на всю жизнь. Меня как-то пригласили поработать в одной из частных фирм, в которой используются передовые технологии, и я согласился. Через некоторое время я ушел оттуда, потому что многие пациенты как раз просили «удалить рубец». Объясняю, что это невозможно в принципе, но со мной спорят и доказывают: «Доктор, ну лазером же всё можно сделать…» Я от этих дебатов устранился.
Если у вас на рубашке дырка, отстирать её невозможно, а зашьёшь — будет шов. Конечно, мы хитрим: делаем всё так, чтобы рубец был минимально заметен. Используем специальную технику, микрохирургию, меняем направление линии разреза. Большинство хирургов знают, что рубец в одном направлении получается маленький и почти не заметный, а в другом грубый. Поэтому мы иссякаем неправильный рубец, меняем направление и достигаем того, что он становится менее заметным и менее болезненным.
— В реанимации не довелось поработать?
— Бывало такое. Работал в стационаре, меня срочно вызвали — у больного анафилактический шок. Фактически клиническая смерть. Сделал реанимационные мероприятия, запустил сердце — всё закончилось благополучно. Говорят, что если вы делали закрытый массаж сердца и при этом не сломали больному пару рёбер, то массаж был неэффективным. Наверное, я сделал все как положено: сломал пару рёбер. Поставили капельницу, ввели необходимые лекарственные средства, стало понятно, что он живой. Но самое интересное было на другой день. Прихожу, он сидит в палате — как свежий огурчик, только уже не зеленый — щеки розовые. Я, гордый и довольный, подхожу к нему: «Как дела? Что болит?» А он недовольно: «Болит бок! Вот вчера не болел, а сегодня болит…» Про то, что с того света вернулся, не понимает.
— Анатолий Викторович, кроме того, что вы главный пластический хирург области, вы еще и член координационного совета по пластической хирургии и профильной комиссии при Минздраве России. Удаётся на что-то влиять в масштабах страны?
— Мы очень сильно повлияли на качество подготовки пластических хирургов. Раньше достаточно было пройти трёхмесячные курсы — этого хватало, чтобы приступить к самостоятельной работе. После того, как мы посмотрели на качество этой работы, на заседании профильной комиссии пришли к выводу, что подготовку пластических хирургов нужно улучшить. Теперь, чтобы стать пластическим хирургом, нужно пройти двухлетнюю ординатуру. Без этого получить сертификат нельзя.
