7 ноября исполнилось ровно восемьдесят лет создателю наркологической службы Брянской области, заслуженному врачу РФ, врачу высшей категории по организации здравоохранения, заведующему диспансерным отделением Брянского областного наркологического диспансера Дмитрию Ивановичу Лазобко, человеку с очень интересной, уникальной судьбой, который, следуя своей харизме, однажды наметив путь, не метался ни вправо, ни влево: сила воли, принципиальность, нержавеющий стержень в характере и огромная любовь к своей профессии всегда помогали ему добиваться результата в любых, даже очень сложных условиях.
Дружная четверка
Первая удача пришла к нему сразу — при рождении: ему повезло появиться на свет как раз в день великой октябрьской революции, и поэтому этот день он отмечал всегда как двойной праздник. Участвовал в демонстрациях, организовывал свое отделение, после праздничного шествия отмечал этот «день переломного момента в истории страны» в коллективе, а свой личный день рождения уже потом — чаще в семейном кругу. На первом месте всегда была большая Родина. Так воспитано его поколение «детей войны».
Новое Задубенье — это название деревни, в которой проходило его довоенное детство. Были трудные времена. На селе никакого изобилия не наблюдалось, главная задача — выжить. Родители — крестьяне, семья большая, он старший из пятерых детей, поэтому частично брал на себя тяготы деревенской жизни, ложившиеся на мать. К восьми годам из него получился хороший помощник. Отец был связан с партизанским отрядом, рисковал жизнью практически постоянно, могли расстрелять при первой оплошности: он доставлял в отряд продовольствие, сообщал разведданные, но лес, окружавший деревню, помогал оставаться незамеченным.
Как только Брянщину освободили от захватчиков, все взрослое мужское население мобилизовали, ушел на фронт и отец. Он был сапером, и однажды, при форсировании Вислы, получил тяжелое ранение: двойное — в бедро правой ноги и в область сердца. Чудом не погиб. В живых остались несколько человек. Долго лечился в госпитале, а на долечивание был направлен в Унечский госпиталь, в родные края. Подлечился, встал на ноги, и по решению райисполкома остался в районе для восстановления народного хозяйства. Работал председателем колхоза, председателем сельсовета, восстанавливал социальную сферу на селе. С осколком у сердца так и прожил всю жизнь.
Пошел Дмитрий после освобождения области от немецко-фашистских захватчиков в школу, которой как таковой и не было — сожгли немцы. Школой называлась деревенская изба, где учились все. Рождаемость высокая, изба заполнена до предела, тем не менее первый класс — отдельно, второй — отдельно. Проучился четыре начальных класса, перешел в следующую избу, в семилетку. А после неё надо было выбирать, куда идти дальше? Средняя школа только в Унече, да в Рахманове — в восемнадцати километрах от деревни. В Унечу поехали с отцом — приема нет! Всё заполнено. Осталась одна дорога — в Рахманово. Туда и пошли учиться из деревни вместе с ним еще три школьника. Остальные либо дома — остались работать на селе, либо в ремесленные училища — получать рабочие профессии.
Жить в Рахманове надо было на квартире, в избе. В субботу заканчивались занятия, и вся дружная четверка отправлялась на выходной домой — восемнадцать километров пешком. Никакого фитнеса не требовалось для поддержания организма в тонусе. Восемнадцать км — туда и восемнадцать км — обратно: тренировка закаляла и с каждой неделей они становились крепче. В свою деревню обычно добирались часам к одиннадцати вечера. Отец к этому времени уже истопил баню, и наступало настоящее счастье — лучшие водные процедуры в мире, как рукой снимавшие усталость и нервное напряжение. Потом крепчайший здоровый сон. А в воскресенье, часов в двенадцать, они уже всей четверкой отправлялись обратно в Рахманово. С котомками. Мать ему пекла большую лепешку хлеба — её должно было хватить на целую неделю. Плюс кусочек сальца. Всё это строго отдавалось хозяйке. А перед началом учебного года завозилась еще и картошка — второй хлеб. Никаких конфеток и прочего вредного разнообразия.
Однажды, отучившись после новогодних каникул первую неделю, дружная четверка школьников, как обычно, в веселом настроении, оправилась домой. Метель мела дня три и не унималась, все стежки-дорожки замело. Но в легких широких валенках они шли по плотному снегу достаточно быстро. Дорога пролегала вдоль леса — не заблудишься. Вдруг, уже около десяти часов вечера — они это заметили сразу вместе, — за деревьями, в лесу, замелькали огоньки, да не два, не три — много. Что это такое, они знали хорошо — волки. Стая. В юных головах одна мысль: «Смерть!» Волосы под шапками поднялись. Дмитрий, как старший из четверых, шел первым. В этой группе он — вожак. А в стае командовала парадом волчица. Как раз в рождественские дни у неё случилась течка. В четверке — два парня и две девочки. В стае — впереди волчица, за нею — шесть крупных самцов. И Дмитрий в этой экстремальной ситуации чисто интуитивно принимает такую тактику. Тихим открытым — не заговорщицким — голосом он как бы весело говорит другу: «Шурик, идёшь первым, я — последним. Никому не бояться! Все идём тихо, не спеша, не разговаривая, не размахивая руками и не оборачиваясь…»
Перестроились. Волки наблюдают. Пошли. Волки следом. Шаг в шаг. Минут через пятнадцать некоторые из преследователей от нетерпения стали рычать. Но пойти на обгон самки не решались. Так этот отряд и двигался два часа — до самой деревни. На расстоянии двадцати метров от смерти. Только у самой деревни, где уже отчетливо испуганно забрехали собаки, волчица повернула обратно, и за нею дружно поспешили все хищники.
Пришли они домой, когда уже петухи давали сигнал к пробуждению. Родители в смятении. Баня давно остыла.
Что это было? Точный ответ на этот вопрос Дмитрий Иванович до сих пор дать не может. Почему волчица не дала команду напасть? Может, материнский инстинкт? А, может быть, не голодная была стая? С другой стороны, всем мужским особям было и не до питания. Разорвать-то в клочья аппетитных школьников, они, конечно, могли бы за несколько секунд, но, видимо, вопрос продолжения рода не позволял отвлекаться от главной цели. А самка шла впереди, как бы закрывая собой подростков.
Но у меня невольно возникает и такое наивное подозрение: вполне возможно, что это и был первый опыт гипноза у будущего психиатра. От его спины до зубов волчицы — пару прыжков. Он дал команды своим товарищам, они беспрекословно их выполнили и, может быть, поэтому все остались живы. Но ведь и на волчицу-то тоже, вероятно, повлияла модель поведения и те флюиды, те безмолвные молитвы, которые были в головах юных школьников. Как бы то ни было, но в данном конкретном запомнившемся ему на всю жизнь редком случае волки оказались вполне порядочными «ребятами».
И ещё один примечательный штрих к этому триллеру: потом ведь график движения не изменился, так и ходили они по-прежнему ночью вдоль леса.
«А ты, димка, будешь врачом…»
Как попал в медицину? Был выбор: или учителем стать или врачом. Он был хилым, часто болел ангинами. Но как пошел в восьмой класс, стал регулярно проделывать эти пешие восемнадцатикилометровые прогулки туда-обратно, здоровья резко прибавилось. Он как-то больше внимания уже обращал на загадки организма, и когда фельдшер в Рахманове с помощью таинственных лекарств однажды вылечила его в очередной раз от ангины, он был очарован ею и твердо решил, что будет доктором.
Заставлять учиться тогда никого не требовалось, все старались. Он получил необходимые знания, окончил школу всего с двумя четверками, шел даже на медаль, но для этого нужно было иметь в аттестате одну четверку. И вот, никому ничего не говоря, пошел в соседнюю деревню к фельдшеру Гаврикову — посоветоваться. Георгий Трофимович был приятелем отца, часто заходил в гости, был также демобилизован по ранению. У фронтовиков много воспоминаний о пережитом. Как-то между прочими разговорами он неожиданно задержал взгляд на юном Дмитрии, выдержал паузу и сказал пророческую фразу: «А ты, Димка, будешь врачом…» Вот теперь он хотел еще раз уточнить: идти ли ему все-таки в профессию?
Гавриков радостно одобрил выбор. Конечно, идти, раз так хочется. Рассказал дополнительные премудрости. И Дмитрий обычным письмом — так вот надежно работала связь — по почте отправил документы в Смоленский медицинский институт. И поступил. Прошел конкурс в шестнадцать человек на место.
Домой приехал после вступительных — отдыхает. Никто ничего не знает и ни о чем не догадывается. И вот двадцать седьмого августа приходит извещение: «Вы зачислены в число студентов…» Все в деревне восхищаются и удивляются: «Димка-то наш на врача поступил учиться!».
Только в военкомате местном почему-то не обрадовались. Пошел Дмитрий сниматься с учета, а ему там строго: «Пойдёте служить в армию».
— Как в армию? Там своя кафедра военная есть, в институте… — растерянно ропщет студент.
— Ничего не знаю, — твердо стоит на своем младший офицер-служака, — пойдёте служить в армию. Всё — точка.
Так его врачебная карьера чуть не пошла под откос. Однако в этом эпизоде сыграл свою главную роль отец. Он примчался в военкомат, зашел в кабинет военкома:
— Мы же с тобой воевали, нанюхались пороху, что ж твой клерк парню жизнь покалечить хочет? Он же доктором будет, спасать людей хочет…
Военком без единого слова подписал документы, снял парня с учета.
Три часа под наркозом
Начались занятия в институте. И тут новый барьер, новое испытание. Проза жизни — заболел живот. С кем не бывает. И он так подумал: «Дело привычное — пройдёт». Пошел на физику. Преподаватель Александр Иванович Смирнов был строгий. Даже кличку ему придумали соответствующую: Бурила. Пропустил занятие — вылетел. Такое у него было правило. Вот сидит Дмитрий, терпит, а ему все хуже. Смирнов-Бурила подходит, смотрит внимательно:
— Что такое, студент? Что так не весел?
А Дмитрий уже бледно-желтого цвета…
— Живот болит.
— А чего ж ты сидишь здесь, парень? Бегом в Красный крест.
Какое там — бегом, он еле приползает в приемный покой и через несколько минут оказывается на операционном столе. Перитонит. Три часа под наркозом.
А на следующий день высокая температура. Пролежал три недели в больнице, с большим трудом выкарабкался, а надо было уже сдавать химию и анатомию. Срочно, за две недели, нужно было ликвидировать все задолженности. Он с неимоверным напряжением освоил материал и благодаря тому, что семестр был продлен в связи с сельхозработами, успел уложиться в отведенные сроки. Поблажек никаких — тогда готовили врачей ответственно. Химию сдал на пятерку, анатомию на четверку. Но до самого окончания учебного года ходил на занятия полубольным.
Но вот, наконец, болезнь отпустила, и он включился в учебный процесс с полной силой. С четвертого курса ему разрешили работать фельдшером на Смоленском льнокомбинате. А там семь тысяч человек! Работал в ночное время. Получил бесценный практический опыт. Еще будучи студентом, сделал семь операций аппендицита. Когда приехал на практику в Унечу, мог самостоятельно делать всё. Внутривенно? Без проблем. У медсестры не получается, у него — секундное дело, потому что, если он брался за любое дело, то доводил навыки до совершенства, не позволял себе лениться
«Ну-ну, поезжай, посмотрим…»
На распределении ему предлагали разные теплые места на карте страны. Но он уже дал себе установку: только родная Брянская область. Он приехал сюда вместе с будущей своей женой Раисой Николаевной. В июле оформили свадьбу. Точнее — расписались. Вечером открыли бутылку шампанского, отметили, и на этом свадьба закончилась. Через два дня уже были в облздравотделе, который располагался тогда в приспособленном деревянном здании в центре Брянска, на нынешнем бульваре Гагарина. Там было всего четыре кабинета. Они пришли вдвоем рано утром. Был солнечный, и, как им казалось, самый прекрасный и счастливый день, который запомнился на всю жизнь. Обратились к дежурному, показали направление, он доброжелательно попросил подождать и ушел. Через две минуты просят зайти в кабинет заведующей облздравотделом. Разговор короткий:
— Вы направляетесь работать в достраивающуюся больницу Фосфоритного завода Володарского района города Брянска. Должны принять самое активное участие в подготовке к ее открытию.
Началась настоящая работа. Их направили во врачебную амбулаторию Володарского района до окончания строительства больницы Фосфоритного завода. Оформились, получили подъемные — по 50 рублей (тогда полагались такие подъемные деньги). По закону они должны были отработать на этом месте три года.
Врачебная амбулатория располагалась на улице Никитина, в доме №2, там было три врача — хирург, терапевт, педиатр. Вместе с ними теперь стало пятеро. В фельдшерских пунктах — по фельдшеру. Вот так была представлена медицинская служба по обслуживанию жителей района. Они с супругой оказывали и хирургическую, и терапевтическую, и педиатрическую помощь. Потом, когда открылась больница, Дмитрий Иванович стал работать терапевтом, а Раиса Николаевна, после специализации, глазным врачом. Пахали от зари до зари, но не зря: через полгода им дали отдельную двухкомнатную квартиру.
Он отработал терапевтом три года, а по совместительству на полставки был еще и терапевтом в областной психиатрической больнице, где было тогда пять психиатрических отделений. Заканчивал работу в 21.00, а частенько и позже. Консультировал больных с психическими расстройствами, хроническим алкоголизмом, с неврозами. От первых впечатлений пришёл в ужас. Психиатрические больные и больные с хроническим алкоголизмом могли лежать на одной койке и даже на полу. И тогда он поклялся себе, что все силы положит на то, чтобы сберечь эту категорию больных.
Человек Дмитрий Иванович принципиальный, всегда, если видит непорядок, как говорится, режет правду матку. Выступал активно на всех собраниях и совещаниях, предлагал, как ему четко виделось, готовое решение проблемы. Это не всем нравилось. И когда у него созрела мысль поехать в Москву, в спецординатуру с изучением английского языка и поездками за границу, ему припомнили все ершистые замечания.
Он подал заявление в Центральный институт усовершенствования врачей, прошел конкурс — мало кто занимался тогда гипнотерапией, а у него этот дар был. Пришло извещение о том, что он зачислен в спецординатуру, пошел к главному врачу, а тот вдруг сделал обиженное лицо и сказал раздраженно: «Ты хочешь в ординатуру? Ну-ну, поезжай, посмотрим…»
Приезжает он в Москву, месяц занимается, познакомился с профессором, общежитие уже дают, как вдруг профессор и говорит: «Тебе надо срочно в министерство идти, к Ковригиной, на тебя «телега» пришла…Ты, пишут там, неблагонадежный».
А у него еще свежи институтские впечатления от прочтения новостей в стенгазете: такой-то отчислен за неблагонадежное поведение. Времена были коварные. Старался как лучше всё сделать, а попал в неблагонадежные.
Ковригина оказалась опытной, закаленной, пожилой женщиной, которая прошла все огни, воды и медные трубы:
— Димочка, твое счастье, что приказ о зачислении в ординатуру мы должны оформить в конце месяца. Если бы мы тебя уже оформили, то твои документы попали бы в спецчасть. Это чревато для тебя очень серьёзными последствиями. Разбираться долго не будут.
Дмитрий Иванович в шоке.
— Вот тебе чистая трудовая книжка, поезжай в свой Брянск и говори, что ты сейчас передумал поступать, а будешь поступать попозже. Так надо, Дима, сделать. Я знаю.
Приезжает домой, а его и на прежнюю работу не берут. Мало того — всех врачей районных больниц тоже предупредили — неблагонадежный! Месяц у него в трудовой книжке пробел стажа — никто не брал на работу. Тогда он вспомнил про свою практику в психиатрической больнице и мигом отправился туда — к Евельсону. И еще бывший как бы не в курсе дела Евельсон его взял. Ему потом, конечно, позвонили, но он всем отвечал одно и то же:
— А что вы хотите, он уже оформлен и работает. Надежно работает.
Первопроходец
С октября 1963 года он начал работать в областной психбольнице психиатром, прошел специализацию по психиатрии и наркологии (Москва, Курск), через год стал заведующим отделением на 90 коек. В психбольнице его учителями были видные психиатры Брянской области Г. Н. Блинчевский, И. С. Евельсон, О. Г. Корнетов. У них он учился тонкостям работы с этой очень тяжелой и опасной категорией больных. Первая его научная работа была выполнена совместно с главным врачом И.С. Евельсоном: «Цветная осадочная реакция по Кимбаровскому у больных с хроническим алкоголизмом».
Впервые в Брянске он начал проводить сеансы гипноза больным с пограничными расстройствам, хроническим алкоголизмом, сексуальными расстройствами. В этом плане он был первопроходцем. А потом судьба распорядилась так, что именно ему было поручено создать в области наркологическую службу. И он опять как бы стал первопроходцем. Семидесятые годы двадцатого века в стране ознаменовались ростом потребления алкоголя на душу населения — включая новорожденного по различным оценкам до 16 литров абсолютного алкоголя. Нельзя уже было пускать проблему на самотек. Однако до 1975 года лечением больных алкоголизмом в стране занималась только психиатрическая служба. Это не позволяло сосредоточить необходимые силы и средства на решении задач по организации концентрированной помощи больным, страдающим алкоголизмом. Вышел приказ Минздрава РСФСР № 655 от 05.12.80 года «О дальнейшем улучшении психоневрологической и наркологической помощи населению», который предписывал организовать самостоятельную наркологическую службу в каждой области. И был издан приказ нашего облздравотдела от 13.12.1982 года № 441 «Об организации областного наркодиспансера».
Для этих целей выделили здание, расположенное на улице Калинина (дом 177). Это ни много ни мало, а памятник архитектуры, здание, построенное известным меценатом Павлом Могилевцевым. У него большая «послужная». Оно значилось как ремесленное училище, во время войны немцы использовали его как свой штаб, но разрушить не успели просто потому, что отступали молниеносно. После войны его использовали как медицинское учреждение: в нем был и роддом, и терапевтическое отделение, и другие учреждения.
Заведующий облздравотделом Александр Трофимович Куропаткин вызвал его к себе и сказал напутственные слова:
— Дмитрий Иванович, есть интересная и серьезная работа. Надо закрутить колесо. Я знаю, что ты это сделаешь.
Он вступил в должность главного врача за два дня до Нового года — 29 декабря 1982 года. Здание в бросовом состоянии. На стенах потеки. Оборудования нет. Белья нет. Продуктов — ноль. Он растерялся. От психбольницы получил автомашину УАЗ, требовавшую капитального ремонта, она доехала до нового места и заглохла. Нашел слесаря, задал вездеходу ремонт. Продуктов питания нет, а больных в отделении — сорок человек. Отдал свои деньги бухгалтеру и отправил повара на базар за продуктами. Сбил ящик, привёз мешок картошки. Холодильника нет, но на дворе холодная зима. И в январе целый месяц морозы. С трудом прожили месяц. Директор базы снабжения и сбыта Почиталин первую поступившую в область холодильную установку сразу отдал ему. И тут же оттепель. Как по расписанию. А у них уже работает морозильник.
Облздравотдел получил разрешение от министерства на подготовку наркологов на местной базе. За короткое время подготовили на базе диспансера пятьдесят три врача-нарколога. Кадры в службу пошли. Стали открывать наркокабинеты в районах. На сто процентов укомплектовали их молодыми врачами и медицинскими сестрами. К концу 1983 года здание и вся территория диспансера приобрели вид настоящего памятника архитектуры, и это заметило областное и районное руководство. А в 1986 году наркологическая служба Брянской области стала лучшей в России, и её уже справедливо называли школой передового опыта.
Министром здравоохранения был тогда Анатолий Потапов — «зверь зверем», как его между собой называли все ответственные медицинские работники, потому что он спуску никому не давал и был очень строгим и требовательным. Где побывает — там местным начальникам конец. Когда Дмитрий Иванович поехал к нему на отчет в Минздрав, то в приемной его сразу «успокоили»:
— Не волнуйтесь, тут до вас уже тринадцать главных наркологов уже освободили.
Вышло постановление 1985 года «О борьбе с пьянством и алкоголизмом». Каждая административная территория должна была отчитаться о проделанной работе по выполнению решения партии и правительства. Анатолий Иванович поставил вопрос ребром: отчитывается только наркологическая служба. А Дмитрий Лазобко стал уже депутатом районного совета, ему за короткое время удалось отремонтировать капитально здание областного наркологического диспансера, создать четыре межрайонных диспансера, открыть наркологические кабинеты в каждом районе, решить все кадровые вопросы. Две недели перед отчетом в области работала комиссия министерства и сильно удивилась.
Ему на отчет отведено пятнадцать минут. Он открывает папку. А «зверь зверем» Потапов из своего кресла:
— Ну-ка, депутат, иди поближе — поговорим.
Лазобко привел цифры. Потапов очки надел, в папку заглядывает — не верит.
— Ты что — всё сделал?
— Да.
Вызывает министр к себе помощника:
— Запишите: школа передового опыта.
Опять в область приехала комиссия и изучает опыт. А тут служба под семьсот коек, два лечебно-трудовых профилактория на сто коек каждый, наркологические койки на предприятиях — кирпичный завод, автозавод, главбрянскпромстрой, кабинеты анонимного лечения, рождаемость повысилась, алкогольные психозы снизились в разы, ремиссии — самые высокие. Служба приобрела такой авторитет и настолько материально окрепла, что сама уже оказывала помощь другим учреждениям здравоохранения. С шестнадцати литров потребление на душу населения чистого алкоголя снизилось до семи. Ни в одной продвинутой стране сегодня такого нет. Людей массово возвращали в строй, на работу, в семьи, бомжы исчезли с улиц и из подворотен. Было что перенять у наших наркологов.
Но на достигнутом не останавливались, возникла идея: «Не построить ли для диспансера корпус № 2»? Чтобы начать строительство, нужно было подготовить площадку. Предстояло снести гору, которая окружала основное здание. Территория входит в охранную зону, всякое строительство запрещено. Но ему удалось получить разрешение на строительство. В 1985 году построили новый корпус за шесть месяцев. Там разместили гараж, хозяйственную службу, лабораторию, конференц-зал, вспомогательные кабинеты. В 1985 году на баланс наркодиспансера было передано и здание по улице Калинина, дом 125, что значительно укрепило амбулаторную службу. Практически это поликлиника, укомплектованная врачами на сто процентов. Сегодня самая острая проблема — наркомания. Все познается в сравнении. Дмитрий Иванович за все время работы в психбольнице припоминает только трех поступивших туда наркоманов. Но уже тогда он забил тревогу и обозначил этих троих как ростки надвигающейся беды, которая на порядок опаснее алкоголизма. Открыли отделение на тридцать коек для наркоманов.
Что нужно делать сегодня?
— Нужно, — уверен Дмитрий Иванович, — активнее поднимать этот вопрос на государственном уровне. Хорошо, что Общероссийский народный фронт обращает внимание на эту проблему, но нужно уже принимать серьезные решения на уровне правительства, и медицине нашей к этой категории больных следует относиться самым серьезным образом. Не надо отбрасывать и всё то лучшее, что успешно работало раньше. Если требуется действовать жестко, нужно действовать жестко. Не та проблема, к решению которой можно подходить расслабленным. Но победить наркоманию можно. Я всегда старался в своей жизни брать высокую планку, моё кредо: «Чтобы сделать возможное, требуй от себя невозможное».
