«Берем операцию на себя…»

3 июля 2015

В современной медицине, чем дальше, тем эффективнее лечат пациентов всё новыми и новыми лекарствами, но во все времена в очень большом количестве случаев был и остается истиной в последней инстанции врач-хирург. Он часто спасает человека в таких ситуациях, когда, казалось бы, билет в один конец уже выдан и обратной дороги нет. Хирургов всегда уважают, а профессия эта остаётся самой престижной.

В Брянске побывал доктор медицинских наук, хирург-онколог, ведущий научный сотрудник хирургического отделения опухолей печени и поджелудочной железы Российского онкологического научного центра имени Н. Н. Блохина Игорь Сагайдак, который дал мастер-класс. Насколько полезны такие мероприятия? Об этом рассказывает заведующий третьим хирургическим отделением Брянского областного онкологического диспансера, заслуженный врач РФ, врач высшей категории, владеющий техникой всех онкологических операций, Виктор Яшин.

Виктор Тимофеевич Яшин— Виктор Тимофеевич, как прошёл мастер-класс — много полезного почерпнули наши доктора?

— Несомненно. Игорь Всеволодович Сагайдак — профессор, доктор медицинских наук, он занимается активной преподавательской деятельностью, читает лекции на циклах усовершенствования по онкологии, он регулярно практикует такие выезды в регионы России, проводит занятия по оказанию практической помощи — мастер-классы. В онкологическом центре имени Блохина он работает в отделе хирургии печени и поджелудочной железы, это, действительно, большой мастер и опыт, который приобретают в результате такого общения наши врачи, трудно переоценить.

Операции на печени и поджелудочной железе относятся к разряду тяжелых, травматичных и высокотехнологичных. Профессором были выполнены три операции в один день и продемонстрированы очень хорошие технические возможности, наши врачи познакомились с новой школой. Каждое учреждение имеет своих учителей и свою школу выполнения операций. Одна и та же операция в разных школах имеет некоторые особенности.

— Как прооперированные — живы-здоровы?

— Все они идут на поправку и выписаны домой — на двенадцатый-тринадцатый день после операции.

— Наши хирурги-онкологи это умеют?

— Диспансер проводит аналогичные операции на печени и поджелудочной железе, операции чаще всего выполняются по поводу метастатических поражений колоректального рака, реже — по поводу первичных опухолей. В институте, в этом отделе, делается двести операций на печени. Профессор Сагайдак поинтересовался, сколько у нас абдоминальной хирургии в полосных операциях? Когда я назвал цифры и сказал, что у нас делается в год 1080 операций, из них около 800 — это чисто абдоминальная хирургия, он отметил, что это очень хороший результат. Надо учитывать, что там, в онкоцентре Блохина, узкоспециализированное отделение, а у нас в диспансере делаются операции от глотки до прямой кишки. То есть все операции на органах пищеварения. Мы занимаемся всей гастроэнтерологией.

— Что-то новое увидели?

— Мы увидели новую технику. Если у нас практикуется техника выполнения операций института Вишневского, то теперь мы познакомились с хирургической техникой онкологического центра Блохина. Операции однотипные, но техники их выполнения несколько разнятся.

— Не доказано, какая эффективнее?

— Результат одинаковый. Важно, чтобы выполнялись необходимые объёмы удаления органа. Игорь Всеволодович очень высоко отозвался о наших хирургических возможностях и выполняемых нашим отделом операциях. И по количеству и по качеству, по хирургической подготовке персонала отделения, и ещё ему понравилась диагностическая база нашего онкологического диспансера. У нас сейчас и компьютерный томограф действует, и магнитно-резонансная томография есть. Наши заключения по этим исследованиям очень хорошего уровня и качества.

— Это же очень важно для хирурга — качественная диагностика?

— Для хирурга очень важно, чтобы, когда он идёт на операцию, конкретно знать, какой объём, где болячка и что он сделает. Если хирургу просто скажут, что у больного опухоль в печени, этого будет мало: остается непонятным, можно ли выполнить операцию, какого объема, какой сегмент, доля или операция закончится тем, что «разрезали, посмотрели и зашили». Поэтому диагностика очень важна как для хирурга, так, конечно, и для больного. Может быть, если процесс распространенный, его и не стоит оперировать, а лучше использовать другие методы лечения. Это можно решить уже на диагностическом уровне: выяснить, какой объем операции требуется, либо какие альтернативные методы лечения можно использовать.

— Техника-то есть, но — о чем говорил и Игорь Сагайдак — из имеющихся в магнитно-резонансном томографе двадцати пяти параметров используют обычно только пять-шесть — и то, если хирурги онкологического центра настойчиво просят сделать такую подробную диагностику для них, а для химиотерапии обходятся минимальным объемом исследований…

— У многих сегодня есть накрученные мобильные телефоны, самые продвинутые пользователи используют пять-шесть функций, а заложено в него их больше сотни, но они, как правило, не нужны большинству пользователей. Но, конечно, если возникает необходимость, можно пользоваться и другими возможностями. Это дополнительные функции, которые конкретизируют и уточняют отдельные детали процесса.

— Существуют разные подходы к лечению: одни считают, что, если двадцать метастазов в печени, то сначала должен поработать хирург, а потом химиотерапевт, другие наоборот — уверены, что сначала должна быть химиотерапия, а потом хирургия. Где тут золотая средина?

— Все решения принимаются коллегиально, сегодня практикуется мультидисциплинарный подход: собирается ряд специалистов — хирурги, радиологи, химиотерапевты, специалисты лучевой диагностики — и они обсуждают возможности проведения лечения, вырабатывают план лечения, определяют, что нужно сделать на первом этапе, что на втором, что на третьем. Чисто индивидуально хирург не может решать эти вопросы. И химиотерапевт не может отдельно сам все решить. Все решается вместе со смежными специалистами. Это неправильно, когда один человек вырабатывает план лечения. Конечно, как говорил профессор Сагайдак, если двадцать метастазов, лучше отдать больного химиотерапевтам, достигнуть регрессии, уменьшения опухоли, а потом уже оперировать. Но все нюансы все равно обсуждаются на комиссии, потому что индивидуально никто не возьмёт на себя такую ответственность — определить тактику лечения. В составе консилиума обычно хирурги, рентген-диагносты, химиотерапевты. Если случай сложный, консилиум усиливается и другими специалистами — анестезиологами-реаниматологами, радиологами — и вырабатывается тактика ведения больного.

— Но в вашей практике, наверное, были и такие случаи, когда вы оперируете, обнаруживаете что-то непредвиденное, и вам приходится менять ранее принятое решение?

— Конечно. В таких случаях решение принимает сам хирург. Если по ходу операции выясняется, что диагностика оказалась не на высоком уровне и процесс более распространенный, чем было установлено ранее, имеются уже отдаленные метастазы, хирург решает либо сократить объём операции, либо сделать операцию, направленную на удаление основной массы опухоли или устранение возможных осложнений.

— На мастер-классе все хирурги присутствовали?

— Врачи нашего отделения — потому что это абдоминальная хирургия. Но приходили и врачи первой областной больницы из отделения общей хирургии, которые также занимаются хирургией печени и поджелудочной железы. Те, которые непосредственно выполняют такие операции. В первой областной больнице выполняются операции на печени и поджелудочной железе. Гепатологический центр они открыли гораздо раньше, чем мы стали заниматься такими операциями на печени. У них операции на печени проводятся уже больше десятка лет. В центре хирургии печени и поджелудочной железы как раз концентрируются такие больные, потому что печень оперируют ведь не только по поводу рака, но и по поводу разных доброкачественных образований. Панкреатиты бывают гораздо чаще, чем раки поджелудочной железы. Наш онкологический диспансер — единственное специализированное учреждение для комплексного лечения онкологических больных.

— Виктор Тимофеевич, вы пришли в онкодиспансер в 1980 году и с тех пор работаете только здесь. Свой опыт у вас возможность передавать есть?

— Конечно. Приходят люди после ординатур, операций никто не делал — коллектив сейчас меняется, он сейчас молодой — они все учатся здесь и довольно быстро осваивают те методики, которые мы используем. Они ассистируют и оперируют.

— Хватает хирургов в области?

— В хирургии специалистов достаточно.

— Это потому что престиж не потерян…

— Медицина потеряла престиж. Вот только что мы как раз разговаривали о заработной плате: доктор нанял няню, чтобы она ухаживала и присматривала за ребенком, так к своему восторгу он выяснил, что у няни почасовая оплата больше, чем у него — врача-хирурга.

— Парадокс и перекос… Но вы же вот никуда не убегаете…

— Только на пенсию…

— Кто ж вас отпустит… Виктор Тимофеевич, а какие операции, вообще, считаются самыми сложными?

— Из самых сложных у нас выполняются операции на пищеводе. За прошлый год было пятьдесят пять радикальных операций на пищеводе. В принципе, это удел торакальных хирургов, но в областной больнице отказались от хирургии пищевода — пропала школа, делали у нас в торакальном отделении — тоже престали делать. Мы взяли эти операции на себя и выполняем их с очень хорошими результатами. Хотя наш профиль — чисто брюшная полость. Хочу подчеркнуть, что такого количества радикальных операции не было в области никогда.

— Что из того, о чем мечтали двадцать лет назад и еще тогда не могли, сегодня вы умеете делать?

— Тогда хирург так размышлял: «Вот лет через десять будем делать гастроэктомию…», а в настоящее время хирург работает в отделении всего восемь месяцев, а уже не то что гастроэктомию, а, например, удалил пищевод! Это операция очень высокого уровня сложности и высокотехнологичная. Вот на такой уровень мы вышли сегодня.

Операции на желудке, на пищеводе, на прямой кишке раньше не делали, отправляли больных в центральные клиники. Сейчас все больные с этой локализацией оперируются у нас в онкологическом диспансере. За пределы области отправляются единицы — это, например, люди, которые, скажем так, по своему статусу могут себе это позволить, или их родственники. Свои кадры мы готовим сами: есть кому учить, есть чему учить и есть кого учить.

— Теперь перспективы: что вы будете уметь лет через десять?

— Думаю, что через десять лет у нас очень хорошо разовьется лапароскопическая и эндоскопическая хирургия, те открытые операции, которые мы сегодня делаем, в большинстве случаев будут выполняться лапароскопически. Мы над этим сейчас активно работаем, уже сейчас много операций выполняется лапароскопически, и в мире тенденция такая: через небольшие проколы выполняются те же самые объёмы.

Возможно, через десять лет у нас станут обычными и роботизированные операции: думаю, наше здравоохранение тогда будет готово к таким расходным методикам. Не только в Москве, но и в некоторых крупных городах России, в областных центрах, роботизированные операции уже выполняются. Нюанс такой: мало найти деньги на приобретение самого робота, надо еще постоянно искать большие деньги на расходные материалы. Многие сегодняшние инструменты и техника рассчитаны на количество активаций. У нас есть один «Гармоник» старый — он работает бесперебойно, а второй — помоложе, его приобрели лет на пять позже, вот там уже можно сделать только определенное количество активаций, после чего аппарат блокируется, потому что нужно менять самую дорогостоящую часть. Так же и робот — определенное количество активаций сделано и надо менять всё. Правда, как говорится, голь на выдумки хитра: российские новаторы умудряются сделать две операции сразу без выключения аппарата. Включил, выключил — это уже цикл. А так — двойная экономия.

— Говорят, что робот допускает «ошибочки», которые приводят к осложнениям. Требуется ведь тончайшая диагностика, а в каждом организме свои особенности, которые не всегда считываются машиной. Ошибся робот на три миллиметра и пропорол, «не задумываясь», сосуд… Еще подумать надо, что лучше: ложиться под манипулятор или попасть в руки живого хирурга?

— Это только говорят, что робот всё делает сам. На самом деле оперирует всегда хирург, только через манипулятор. Наверное, иногда возникают проблемные моменты, но в целом отклики о роботизированной технике самые восторженные. Что очень важно: осваивать новые технологии не так сложно — там, где роботы уже используются, очень быстро перешли от лапароскопической к роботизированной технике. Когда хирург делает лапароскопическую операцию, он манипулирует инструментом руками, а здесь джойстиком. Непосредственно врач не контактирует с больным.

— Робот к нам, конечно, доберётся, но, может быть, к тому времени чудесному и прививка от рака будет изобретена?

— Прививки от рака быть не может. Опухоли существуют в природе столько же, сколько и сама жизнь: они есть у растений, у животных, у человека — они не исчезнут.

— Следовательно, и хирурги не останутся без работы?

— Может, и останутся, если появятся такие лекарства, которыми можно будет успешно лечить эти заболевания, химиотерапевты когда-то ведь так прямо и шутили: «Мы оставим вас без работы…» Населению нашему, однако, расслабляться рано: надо обращать внимание на предопухолевые заболевания — опухоли еще нет, но эти заболевания могут её вызвать. Вовремя проходить диспансеризацию, профилактические обследования, лечить своевременно все заболевания, чтобы они не переходили в онкологическую патологию. Нужно более ответственно относиться к своему здоровью, вести здоровый образ жизни…

— Тогда вопрос на засыпку: а вы, доктор, зарядку по утрам делаете?

— А как же!

— И бег трусцой?

— Это хирургам противопоказано, потому что, как правило, у всех нас остеохондрозы. Самое эффективное и безопасное физическое занятие — ходьба. Можно самому регулировать темп и скорость и задействовать все группы мышц.

Беседовал
Владимир Волков


Комментарии

---